Cuir Venenum. Дело о ядах

Аромат Cuir Venenum 03 Pierre Guillaume создан в 2003 году Пьером Гийомом. 

Категория: нишевый аромат

Направление: древесный, цветочно-мускусный.

Верхние ноты: цитрусы, апельсиновый цвет

Средние ноты: кожа

Базовые ноты: мускус, мирра, кедр, мед

По впечатлениям это мягкая кожа, подслащенная медом и виноградом. Да, винограда в пирамиде не заявлено, но это далеко не всегда показатель того, как именно аромат раскроется.

Я редко применяю слово «развратный» для характеристики парфюма, но этот именно такой. Он пахнет разгоряченной, чуть вспотевшей на жарком солнце чистой кожей. Настоящая парфюмерная нега.

Стойкость и диффузность (шлейф) — характеристики крайне субъективные, по нормам ГОСТ их следует оценивать не на человеке, а на ткани и с помощью специальной машины. Но если говорить о моих личных впечатлениях, то стойкость у него довольно высокая, но аромат сидит близко к коже.

А теперь, с позволения, небольшая фантазия на тему:

1490 год. 

Огромная толпа горожан собралась на площади возле церкви Сан Роман в Толедо. К кресту, венчающему высокий костер, привязана женщина. Спутанные волосы, ссадина на щеке, из-под разорванной рубахи виднеются следы страшных побоев. Она испуганно озиралась по сторонам, вжимая голову в плечи и словно пытаясь стать незаметнее.

— Доказано, что эта женщина промышляла ведовством! — слишком молодой, для инквизитора, мужчина говорил негромко, но до того уверенно, что его голос заслонял собой шум улюлюкающей толпы. — Она летала на шабаши, где совокуплялась с Лукавым! Она варила зелья и яды, одним из которых отравила жену кабальеро Ортеги, а другим, приворотным, опоила его и вступила с ним в греховную связь! Свидетели подтвердили это. Трибунал священной канцелярии Инквизиции в лице Великого Инквизитора Томаса де Торквемады приговаривает тебя, Мария Суарес, к смертной казни через сожжение на костре.

Брезгливо сплюнув себе под ноги, мужчина отступил в сторону и сделал знак людям, державшим в руках факелы.

Под заунывный мотив молитвы вспыхнуло пламя.

— Сжечь ведьму! Сжечь! Сжечь! — ревела толпа. В несчастную полетели камни и гнилые овощи. Она даже не пыталась увернуться.

Первое, что чувствуют горящие заживо — приятное согревающее тепло. Потом лицо женщины исказила маска боли и над площадью раздался истошный, непрекращающийся вопль.

Никто из беснующихся на площади горожан не замечал юную девочку, которая, давясь беззвучными рыданиями, не мигая смотрела на умирающую мать.

— Сжечь! Сжечь! Сжечь!

1500 год. 

В таверне пахло вином и, почему-то, медом. Странный запах для такого места, но Изабель даже привыкать не пришлось, чем-то подобным, усиленным смесью притираний, пахла ее кожа.

С улицы послышался топот, ржание лошадей, лязг доспехов. Скрипнула дверь, в таверну вошли больше десяти человек. На головах большинства были выстрижены тонзуры. Процессию возглавлял высокий мужчина лет сорока пяти.

— Вина, сыра и хлеба воинам Святой Инквизиции, — его негромкий голос прозвучал как приказ, — и поскорее.

Изабель прошиб холодный пот. Этот голос она узнала бы из тысячи похожих. Этот голос похоронным набатом звучал у нее в ушах каждую ночь вот уже десять лет. Имя этого человека она повторяла каждый вечер перед сном. Чтобы помнить. Чтобы отомстить. Диего Альварес. Инквизитор, казнивший ее мать.

Неделю назад чудом удалось выяснить маршрут процессии, по всем подсчетам на этом постоянном дворе они должны были остановиться на ночлег. Именно поэтому Изабель и объявилась здесь, прося о работе.

— Я принесу, — прихватив кувшин, она на негнущихся ногах шагнула к столу, который заняли инквизиторы.

    Вино лилось рекой. Пошлые шуточки, сальные взгляды, от которых становилось не по себе — словно в таверне расположились не судьи Господа, а простые проходимцы, их много шаталось по кастильским дорогах в поисках быстрых денег и продажной любви.

Изабель коснулась кончиками пальцев креста, покоящегося в ложбинке декольте. Сейчас или никогда.

— Сеньор, Вы хотите, чтобы я показала Вам Ваши покои и принесла еще вина? Мы могли бы выпить его вместе...

Конечно же, он согласился.

Дальнейшее было делом техники — улучить момент, когда Альварес отвернется, отвинтить нижнюю часть нательного крестика и вытряхнуть содержимое в бокал вина.

Мужчина осушил напиток парой больших глотков, быстро преодолел расстояние, отделявшее его от девушки… почти. На последнем шаге он вдруг остановился, закашлявшись. Его лицо, когда-то красивое, но давно обезображенное маской жестокости и злобы, исказила гримаса боли. Его руки сжимали шею, губы хватали воздух, из горла донесся стон, переходящий в хрип.

— Десять лет назад, сеньор Альварес. Толедо, помнишь? Женщина, Мария Суарес, ты обвинил её в колдовстве. Говорил, что она отравила жену местного кабальеро, приворожила его самого. Пытал, а потом сжег. Это была моя мать.

Альварес захрипел и осел на пол. Изо рта его текла пена, глаза закатились. Ещё мгновение, и он был мертв.

А ещё несколько минут спустя комната опустела.

Тело инквизитора найдут только утром. К этому времени Изабель будет уже далеко от этого места и единственным напоминанием о ее присутствии станет едва уловимый аромат винограда и меда, оставшийся в комнате.

Толедо. Наши дни. 

Их роман разворачивался с головокружительной скоростью. Вот они обменялись взглядами в баре, вот он пригласил её танцевать, вот нагие тела сплелись на смятых простынях.

На её шее висит старинный крест. Говорит, фамильная реликвия, передающаяся по женской линии много поколений.

Естественный аромат её кожи, усиленный капелькой парфюма — дерзкий запах винограда и мёда, пьянит и сводит с ума. Кажется, он постепенно впитывается в его кожу, обволакивая, проникая в каждую клеточку… отравляя дурманом страсти.

Копаясь в архиве, он нашел обтянутую кожей (возможно, человеческой) пыльную книгу. Диего Альварес, инквизитор, соратник великого и ужасного Томаса де Торквемады — его предок. На одной из страниц он писал о том, как, уже будучи женатым, влюбился в женщину, Марию Суарес, чья кожа пахла виноградом и медом. Но она была холодна и отказала ему во взаимности. Диего предъявил ей обвинения в ведьмовстве, отравительстве, и сжег её на площади возле церкви Сан Роман.

Это могло бы быть совпадением, но возлюбленная однажды назвала фамилию своей бабки. Суарес. 

Именно поэтому дневник инквизитора Рамиро Альварес предпочел сжечь.